Кусочек сыра лежал на его привычном месте. Половинка аппетитной дырчатой головки, так похожая на половинку лунного диска, выглядывающего из-за полупрозрачно-серых, похожих на ошмётки старой паутины, клочков облаков. Колбаса тоже была где-то там, пряталась за пакетиком с какими-то сладостями. Из открытого холодильника веяло сквозняком. На кухне царила привычная ночная тишина. Ничего особенного, но... отчего-то Косте, когда он протянул руку к сыру, показалось, что кто-то за ним наблюдает. Невидимо и внимательно, будто через прицел, и сердце вдруг провалилось мрачную пустоту недоброго предчувствия. Так тревожно становится, когда звучит телефонный звонок, если накосячил в школе, и не позвал родителей на собрание, и на том конце классная руководительница начинает вещать что-то, грозящее большими неприятностями. Голова у Кости закружилась, и он вынужден был отступить от холодильника.
В кухне, разумеется, никого не было. Никто не прятался в темноте теней, никто не подсматривал в окно с росшего за ним корявого дерева. Но ощущение постороннего присутствия усилилось, а потом у Кости потемнело в глазах и он понял, что сейчас упадёт на пол...
Но не упал. Точнее, упал, но не на пол, а в какую-то мягкую мутную мглу, тёплую и вязкую. Перед глазами некоторое время плавали цветные пятна, тянулись к нему тени от корявых ветвей, перемежаясь с лунными бликами, пробивавшимися сквозь кудлатые облака, и ржавыми отсветами уличных фонарей. А потом окно как будто отодвинулось и медленно погасло, и он остался в полной темноте, без возможности пошевелиться и что-либо различить перед глазами. Он лежал на чём-то мягком, руки и ноги как будто стягивали кожаные ремни, а на глазах была повязка, ворсинки от которой щекотали нос так, что хотелось чихнуть.